***
Апатия. Состояние, в котором не стоит принимать решений. Состояние, в котором хочется ничего. В котором хочется ото всюду уйти и от всего избавиться. Состояние, в котором постоянно на грани слез. Делаешься обмякшей. Безэмоциональной. Холодной. И пустой.
Люди становятся невкусными. Произносимое становится многозначительным, острым, больным.
Делаешь вдох. Решаешь ничего не решать. Делаешь выдох.
Так наступает понедельник.
***
А потом наступают поезда и дороги. Проводники и чай, верхняя полка и детский крик. Потом наступает другая усталость, та, которая не от внутренних метаний в разные стороны и неспособности что-то за себя решить. Усталость, которой ты рад.
***
В некоторых людей влезаешь, вростаешь, влюбляешься до самой глубины. А потом раскрываешь такие вещи, выпадают из старых шкафов старые помятые рубашки, которые и не относятся к тебе, и не должны тебя никак трогать, но трогают. А потом оказывается, что этих рубашек столько, что ты и не сосчитаешь. И что ты уже запачкался в этом всем и не отмоешься, и глаза не закроешь, и не сможешь забыть или сделать вид. И никакие уговоры не помогают, и никакие доводы. И все это как какая-то смола, липкая жижа, густая и темная.
И никуда не убежишь от этого прошлого, от этих шкафов и рубашек.
Потому что ты должен или полностью принять, или полностью отвергнуть. И я безоговорочно принимаю, потому что не могу по-другому.
***
Это делает тебя сильнее. Если ты не уверен в человеке - тебя сложнее поранить. Тебя сложнее удивить. Ты готов ко всему. Потому что, когда умирает вера, наверное, именно тогда умирают твои ожидания.
Я готова ко всему. К новым рубашкам и к старым диванам. Ко всему, что я, со всей своей наивностью, могу назвать предательством. И дело не в том, что мне больше не больно, а в том, что любой удар легче, если ты к нему готов.
***
А еще есть опыт. Я вдруг поняла, что никто ничего не понимает. И никто ни о ком не думает. Никто не думает, что иногда лучше, если не соврать, то хотя бы умолчать. Потому что слова ранят. Потому что есть такая идиотская честность, неуместная, колючая.
***
Я не хочу быть сильнее всех. Я хочу десерт.
Апатия. Состояние, в котором не стоит принимать решений. Состояние, в котором хочется ничего. В котором хочется ото всюду уйти и от всего избавиться. Состояние, в котором постоянно на грани слез. Делаешься обмякшей. Безэмоциональной. Холодной. И пустой.
Люди становятся невкусными. Произносимое становится многозначительным, острым, больным.
Делаешь вдох. Решаешь ничего не решать. Делаешь выдох.
Так наступает понедельник.
***
А потом наступают поезда и дороги. Проводники и чай, верхняя полка и детский крик. Потом наступает другая усталость, та, которая не от внутренних метаний в разные стороны и неспособности что-то за себя решить. Усталость, которой ты рад.
***
В некоторых людей влезаешь, вростаешь, влюбляешься до самой глубины. А потом раскрываешь такие вещи, выпадают из старых шкафов старые помятые рубашки, которые и не относятся к тебе, и не должны тебя никак трогать, но трогают. А потом оказывается, что этих рубашек столько, что ты и не сосчитаешь. И что ты уже запачкался в этом всем и не отмоешься, и глаза не закроешь, и не сможешь забыть или сделать вид. И никакие уговоры не помогают, и никакие доводы. И все это как какая-то смола, липкая жижа, густая и темная.
И никуда не убежишь от этого прошлого, от этих шкафов и рубашек.
Потому что ты должен или полностью принять, или полностью отвергнуть. И я безоговорочно принимаю, потому что не могу по-другому.
***
Это делает тебя сильнее. Если ты не уверен в человеке - тебя сложнее поранить. Тебя сложнее удивить. Ты готов ко всему. Потому что, когда умирает вера, наверное, именно тогда умирают твои ожидания.
Я готова ко всему. К новым рубашкам и к старым диванам. Ко всему, что я, со всей своей наивностью, могу назвать предательством. И дело не в том, что мне больше не больно, а в том, что любой удар легче, если ты к нему готов.
***
А еще есть опыт. Я вдруг поняла, что никто ничего не понимает. И никто ни о ком не думает. Никто не думает, что иногда лучше, если не соврать, то хотя бы умолчать. Потому что слова ранят. Потому что есть такая идиотская честность, неуместная, колючая.
***
Я не хочу быть сильнее всех. Я хочу десерт.
